У этой правды есть адреса, номера телефонов, фамилии, имена
Так писали Алесь Адамович и Даниил Гранин в своей «Блокадной книге»
Именно с этих слов она начинается
Именно с этих слов она начинается
«…У этой правды есть адреса, номера телефонов, фамилии, имена. Она живет в ленинградских квартирах, часто с множеством дверных звонков – надо только нажать нужную кнопку, возле которой значится фамилия, записанная в вашем блокноте…»
Да – у правды, тяжелой, даже вязкой, холодной (холоднее льда и снега) есть лицо. Есть жизнь. Пока живы её свидетели, пока жива память их детей и внуков. Но и потом – правда остаётся жить. Такая правда не может умереть.
Ничто не забыто – сам город на Неве породил эти слова. Слова уверенности, конечно, но и надежды, мольбы. Да и может ли человек забыть такое, даже если бы и хотел?..
Долгое время многое оставалось «за кадром». Многого не знали, не хотели знать. Многое старались забыть, «увести» от активного воспоминания. Но эта правда живёт несмотря ни на что.
Понадобилось сорок лет для появления «Блокадной книги», понадобится ещё в три, четыре раза больше, чтобы эти 900 дней самого сурового ужаса в истории человечества открылись полностью и стали корнями нашей общей молитвы о мире.
Ничто не забыто – сам город на Неве породил эти слова. Слова уверенности, конечно, но и надежды, мольбы. Да и может ли человек забыть такое, даже если бы и хотел?..
Долгое время многое оставалось «за кадром». Многого не знали, не хотели знать. Многое старались забыть, «увести» от активного воспоминания. Но эта правда живёт несмотря ни на что.
Понадобилось сорок лет для появления «Блокадной книги», понадобится ещё в три, четыре раза больше, чтобы эти 900 дней самого сурового ужаса в истории человечества открылись полностью и стали корнями нашей общей молитвы о мире.
“
Понять и унести безжалостную быль «ленинградской памяти» легче, если видишь этих людей
Сегодня, 80 лет спустя, их осталось совсем немного, тех, кто ещё самой кожей помнит эти страшные дни. Но мир постепенно, шаг за шагом, отстраивает свой Ленинград.
Город, в котором жили и страдали, рождались и умирали, издавали газеты, печатали книги, творили науку и искусство, писали и исполняли симфонии, оперы, учились, влюблялись…
Жили...
Город, в котором жили и страдали, рождались и умирали, издавали газеты, печатали книги, творили науку и искусство, писали и исполняли симфонии, оперы, учились, влюблялись…
Жили...
Д.Д. Шостакович
Советский композитор, пианист, педагог, музыкально-общественный деятель. Один из крупнейших композиторов XX века, автор 15 симфоний и 15 квартетов, шести концертов, двух опер, оперетты, трёх балетов, многочисленных произведений камерной музыки, а также музыки для кинофильмов и театральных постановок.
Послушайте обращение композитора из блокадного Ленинграда от 17 сентября 1941 года.
Послушайте обращение композитора из блокадного Ленинграда от 17 сентября 1941 года.
Симфония № 7 «Ленинградская» до мажор соч. 60 — симфония Дмитрия Шостаковича в четырёх частях, одно из важнейших его произведений, созданное в 1941 году. Первые три части закончены в сентябре 1941 года в блокадном Ленинграде. Премьера состоялась 5 марта 1942 года в Куйбышеве.
Лента получила премию Национального совета кинокритиков США за лучший документальный фильм и специальную премию Нью-Йоркского общества кинокритиков, а также была номинирована на премию «Оскар» за лучший полнометражный документальный фильм.
Память Ленинграда – это и память каждого из 900 долгих дней. Глаза всего мира были прикованы к лицам тех, кто стоял на его защите, кто обеспечивал «Дорогу жизни», кто внутри самого города ежедневно совершал подвиг. И человек продолжал жить, зная, что он не один.
Газеты, журналы, книги, радио и кинохроника… Огромное множество свидетельств о великих днях Ленинграда. Еще в 1941 союзники начали не только сбор информации, но и публикацию свидетельств. Вплоть до 27 января 1944 года почти все газеты стран антигитлеровской коалиции почти ежедневно публиковали сводки с Ленинградского фронта.
Сегодня эти газеты и журналы доступны всем, они оцифрованы и выложены в открытый доступ. Но в них – не только Ленинград. В них тоже жизнь. Борьба. Страстное желание мира родной планете. Просматривая публикации, неизменно замечаешь, насколько эта, казалось бы, повседневная рутина помогала преодолеть весь ужас войны.
Стараясь представить освобождение города на Неве, мы не могли не представить всей картины. Даже той, что касается подполья и Сопротивления или оккупированных территорий. Что люди узнавали, чем жили, что читали, слушали… Какое представление о России формировалось и что объединяло такое разное и слишком часто разобщённое человечество…
Несломленная, непреодолимая тяга к жизни, воплощение вечности, ради которого, как писал русский философ А. Лосев, «только и существуют все порождения любви, физические и нефизические». Вот основа того, чем является «память Ленинграда». Основа того, что мы хотели сказать этой выставкой.
Несломленная, непреодолимая тяга к жизни, воплощение вечности, ради которого, как писал русский философ А. Лосев, «только и существуют все порождения любви, физические и нефизические». Вот основа того, чем является «память Ленинграда». Основа того, что мы хотели сказать этой выставкой.
Владимир Фролов
руководитель Центра междисциплинарных исследований
На выставке вы найдёте газеты, журналы и книги из фондов «Иностранки», в которых отражена не только радость о снятии блокады, но и повседневная жизнь 1944 года стран-союзниц по антигитлеровской коалиции.
Параллельно – фотографии ТАСС, военных фотокорреспондентов, частные фотографии и выпуск кинохроники Ф. Капры, своеобразные «окна памяти», заглянув в которые вы сможете увидеть город на Неве и его борьбу за жизнь. Многочисленные плакаты напомнят об общей задаче стран коалиции: вперёд, к Победе!
Повседневная жизнь, напоминание о несгибаемой человеческой воле к победе, свидетельства времени… Зеркало, в котором отражаемся мы сами. Глазами тех, кто выстоял.
Параллельно – фотографии ТАСС, военных фотокорреспондентов, частные фотографии и выпуск кинохроники Ф. Капры, своеобразные «окна памяти», заглянув в которые вы сможете увидеть город на Неве и его борьбу за жизнь. Многочисленные плакаты напомнят об общей задаче стран коалиции: вперёд, к Победе!
Повседневная жизнь, напоминание о несгибаемой человеческой воле к победе, свидетельства времени… Зеркало, в котором отражаемся мы сами. Глазами тех, кто выстоял.
Если дом воспринимается аналитически, то восприятие города, напротив того, синтетично. Город уже не серия мгновенных комбинаций улиц, домов и автобусов. Город – синтетическая реальность. Это он, город, борется, страдает, отталкивает убийц. Это общее понятие – материально. Мы познаем теперь город как с самолета, как на карте. Это предметное целое, отграниченное зримой границей. Границу смыкают заставы; границу расчленяют ворота (у города есть двери, как у каждого человеческого жилья). К воротам рвется враг; заставы и ворота не подпускают врага.
Мы снова постигли незнакомую современному человеку реальность городских расстояний, давно поглощенную трамваями, автобусами, такси. Проступил чертеж города с островами, с рукавами Невы, с наглядной системой районов, потому что зимой, без трамваев, без телефонов, знакомые друг другу люди с Васильевского, с Выборгской, с Петроградской жили, месяцами не встречаясь, и умирали незаметно друг для друга.
Мы снова постигли незнакомую современному человеку реальность городских расстояний, давно поглощенную трамваями, автобусами, такси. Проступил чертеж города с островами, с рукавами Невы, с наглядной системой районов, потому что зимой, без трамваев, без телефонов, знакомые друг другу люди с Васильевского, с Выборгской, с Петроградской жили, месяцами не встречаясь, и умирали незаметно друг для друга.
Л.Я. Гинзбург
советский литературовед, писательница, мемуаристка, доктор филологических наук.
Лауреат Государственной премии СССР
Лауреат Государственной премии СССР
Районы приобрели новые качества. Были районы обстреливаемые и районы, излюбленные для воздушных налетов.
Иногда переправиться через мост означало вступить в зону иных возможностей. Были районы пограничные, готовившиеся принять штурм. Так увеличивалось значение малых расстояний. Реки города стали военным фактом, мосты через реки с установленными на них зенитками стали военным фактом. Реки расчленяли районы с их особыми качествами. Они были возможной границей. И можно было представить себе войну по районам и между районами.
Иногда переправиться через мост означало вступить в зону иных возможностей. Были районы пограничные, готовившиеся принять штурм. Так увеличивалось значение малых расстояний. Реки города стали военным фактом, мосты через реки с установленными на них зенитками стали военным фактом. Реки расчленяли районы с их особыми качествами. Они были возможной границей. И можно было представить себе войну по районам и между районами.
С начала войны город стал обрастать непривычными деталями. Прежде всего, появились крестообразные наклейки на окнах (чтоб стекла не вылетали). Мероприятие это было предложено населению уже в первые дни войны. Среди неустоявшейся тоски этих первых дней, когда новые формы жизни еще не определились, это механическое занятие успокаивало, отвлекало от пустоты ожидания. Но было в этом и что-то мучительное и странное, как, например, в сверкании хирургической палаты, где нет еще раненых, но где они непременно будут.
Кое-кто наклеивал полосы довольно замысловатым узором. Так или иначе, ряды стекол с бумажными полосками складывались в орнамент. Издали, в солнечный день, это выглядело весело. Вроде резных фестонов, которыми украшаются богатые избы. Но все менялось, если в дурную погоду вглядеться в наклейки низко расположенных окон. Желтизна просыревшей бумаги, пятна клейстера, проступающий грязью газетный шрифт, неровно обрезанные края – символика смерти и разрушения, которая только не успела еще отстояться, прикрепиться к крестообразным бумажкам.
Кое-кто наклеивал полосы довольно замысловатым узором. Так или иначе, ряды стекол с бумажными полосками складывались в орнамент. Издали, в солнечный день, это выглядело весело. Вроде резных фестонов, которыми украшаются богатые избы. Но все менялось, если в дурную погоду вглядеться в наклейки низко расположенных окон. Желтизна просыревшей бумаги, пятна клейстера, проступающий грязью газетный шрифт, неровно обрезанные края – символика смерти и разрушения, которая только не успела еще отстояться, прикрепиться к крестообразным бумажкам.
Позднее стали заколачивать витрины и окна. Одни забивали окна, потому что вылетели стекла, другие — для того, чтобы они не вылетели. Иногда в дело шли свежие, почти белые листы фанеры, иногда корявые, очень мрачные доски. Заколоченное окно — знак покинутого жилища. Но осенью дома еще не были пусты; трехмиллионное охваченное кольцом население еще наполняло их до краев. В те осенние дни знак заколоченных окон получил ужасное обратное значение — он стал знаком заживо погребенных и погибающих в тесноте, в нем была погребальная символика досок, замурованность подвалов и тяжесть этажей, падающих на человека.
В городе стояла однообразная пестрота подробностей, выразительных, в отдельности разных, но сведенных воедино. В промозглых стенах проступали окна, заделанные свежей фанерой, забитые корявыми досками, заклеенные бумагой — синей оберточной, цветной, газетной, заложенные кирпичом. Иногда в одном окне совмещались секторы фанеры, кирпича, стекла, проклеенного бумагой. Знаки колебались и путались; не успев оформиться, расплывались тягостные ассоциации. Потом уже стало все равно. Окна покрылись льдом. Люди на улице не смотрели теперь на дома. Они смотрели себе под ноги, потому что тротуары обледенели и люди боялись упасть от скользкоты и слабости. Особенно они боялись упасть с наполненными супом судками.
Зимой уже не говорили о затемнении (в тридцать девятом, во время финской войны, о нем говорили много). Света теперь не было, на улицу поздно нельзя было, да и незачем было выходить. Казалось, на улице, даже ночью, не так темно, не так страшно, как дома. Трамваи же (пока они шли), трамваи с синими лампочками казались прибежищем. Там был свет, пусть синий, но свет, были люди, успевшие надышать немного тепла, там деловито огрызается кондукторша... И человек успокаивался, нырнув туда после ожидания на пустынной остановке.
Никто уже не думал о затемнении и о многом другом. Сто двадцать пять граммов, вода из невской проруби, холод, который не отпускал никогда, ни во сне, ни во время еды, ни в часы работы; тьма, наступавшая среди дня и рассеивавшаяся поздним утром; трупы в подворотнях, трупы на саночках, вытянутые и тонкие – похожие больше на мумию, чем на нормальный человеческий труп.
Зимой уже не говорили о затемнении (в тридцать девятом, во время финской войны, о нем говорили много). Света теперь не было, на улицу поздно нельзя было, да и незачем было выходить. Казалось, на улице, даже ночью, не так темно, не так страшно, как дома. Трамваи же (пока они шли), трамваи с синими лампочками казались прибежищем. Там был свет, пусть синий, но свет, были люди, успевшие надышать немного тепла, там деловито огрызается кондукторша... И человек успокаивался, нырнув туда после ожидания на пустынной остановке.
Никто уже не думал о затемнении и о многом другом. Сто двадцать пять граммов, вода из невской проруби, холод, который не отпускал никогда, ни во сне, ни во время еды, ни в часы работы; тьма, наступавшая среди дня и рассеивавшаяся поздним утром; трупы в подворотнях, трупы на саночках, вытянутые и тонкие – похожие больше на мумию, чем на нормальный человеческий труп.
Звук возникал аккуратно, в определенный час – разный для разных периодов этой осени, с отклонениями в пределах получаса. Но, как это бывает, именно тогда человек о нем не думал. Забыв ожидание звука, он спешил до тревоги разогреть на времянке чайник. Звук внезапно отрывался от диска громкоговорителя, заполняя квартиру с комнатами, обитаемыми и необитаемыми. Так начиналась процедура бомбоубежища. Был период, когда вечерние тревоги начинались около восьми часов. Немецкая аккуратность входила продуманным элементом в расчеты психической атаки…
Вишневский В. В. Ленинград: Дневники военных лет: В 2-х книгах. — М.: Воениздат, 2002
Явная подготовка второго фронта; королевские смотры, пресса и т.д. Видимо, нужен месяц для создания плацдармов во Франции и др. и месяц на подготовку решительных ударов с этих плацдармов...
Когда пишу эти строки, звонок из Славянского комитета: «Товарищ Вишневский, открыт второй фронт! Большие десанты в районах Гавра и Шербура и воздушный десант в районе Орлеана...»
Ну, началось! Это «ва-банк» Черчилля и Рузвельта...
Когда пишу эти строки, звонок из Славянского комитета: «Товарищ Вишневский, открыт второй фронт! Большие десанты в районах Гавра и Шербура и воздушный десант в районе Орлеана...»
Ну, началось! Это «ва-банк» Черчилля и Рузвельта...
Рощин Н.Я. Парижский дневник – М.: ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, 2015
«Ура! Наконец-то! Второй фронт создан. И не где-то за тридевять земель, а совсем под боком, в Нормандии, которую я знаю до последнего угла. Дух захватывает от радости. Как ни второсортны английские и американские солдаты, несомненно, что их свежая и сильнейшая техника оттянет в Европу какие-то силы немцев и, значит, легче станет нашим героям, нашим великим героям — страстотерпцам. Ура, ура!
Еще никто ничего не знает толком, в газетах жалкое сообщеньице об «очередной попытке вторжения», но в городе крайнее возбуждение, тысячи слухов, все кафе забиты, в магазинах нет торговли, на улицах толпы, лица у всех празднично-счастливые, говорят обо всем открыто, нимало не заботясь о «слушающих ушах», немцы шарахаются от французов, у немцев лица либо тупо-злые, либо унылые, либо деланно равнодушные. Французы лихорадочно слушают «только что оторвавшихся» от радиоприемников, но и сами «оторвавшиеся» широко разноречивы.
В общем, довольно туманная картина высадки представляется так: сегодня перед рассветом англичане по радио сообщили всем жителям нормандского побережья о необходимости немедленно покинуть берег и удалиться на 35 километров вглубь. Идти не толпами, ни в коем случае не смешиваться с немецкими войсками и избегать железнодорожных линий. На рассвете против Кале, Шербурга, Булони и Гавра показались мощные морские соединения. Одновременно в Кане и в Руане опустились 4 дивизии (80 000 человек) парашютистов. На берегу же, от Кале до Гавра, шла жесточайшая, невиданная бомбардировка, после которой с 8000 судов была произведена высадка. Лондонское радио сообщает, что потери значительно меньше, чем ожидалось, и что операция удалась полностью.
Вот что было в Париже: вчера прошло пять воздушных тревог. Почти весь день шла бомбардировка парижских рабочих пригородов. Били какими-то сверхмощными бомбами, над городом волнами проносило осколки. В час ночи сегодня, только что я погасил свет, — тревога. Подошел к окну. Издалека доносило ровный гул. Он все приближался, наконец, я почувствовал, как дрожат оконные переплеты, — небо ровно, низко, грозно и страшно рокотало. Никогда в жизни не испытывал ничего похожего. Самое странное и пугающее — ни единого выстрела, сигнала, взрыва, ровная тишина и только это кипящее, угрожающее, урчащее небо.
Рокот стоял в небе всю ночь. Под утро я заснул и проснулся от сильной стрельбы, — проспал тревогу. Вскоре дали отбой».
Еще никто ничего не знает толком, в газетах жалкое сообщеньице об «очередной попытке вторжения», но в городе крайнее возбуждение, тысячи слухов, все кафе забиты, в магазинах нет торговли, на улицах толпы, лица у всех празднично-счастливые, говорят обо всем открыто, нимало не заботясь о «слушающих ушах», немцы шарахаются от французов, у немцев лица либо тупо-злые, либо унылые, либо деланно равнодушные. Французы лихорадочно слушают «только что оторвавшихся» от радиоприемников, но и сами «оторвавшиеся» широко разноречивы.
В общем, довольно туманная картина высадки представляется так: сегодня перед рассветом англичане по радио сообщили всем жителям нормандского побережья о необходимости немедленно покинуть берег и удалиться на 35 километров вглубь. Идти не толпами, ни в коем случае не смешиваться с немецкими войсками и избегать железнодорожных линий. На рассвете против Кале, Шербурга, Булони и Гавра показались мощные морские соединения. Одновременно в Кане и в Руане опустились 4 дивизии (80 000 человек) парашютистов. На берегу же, от Кале до Гавра, шла жесточайшая, невиданная бомбардировка, после которой с 8000 судов была произведена высадка. Лондонское радио сообщает, что потери значительно меньше, чем ожидалось, и что операция удалась полностью.
Вот что было в Париже: вчера прошло пять воздушных тревог. Почти весь день шла бомбардировка парижских рабочих пригородов. Били какими-то сверхмощными бомбами, над городом волнами проносило осколки. В час ночи сегодня, только что я погасил свет, — тревога. Подошел к окну. Издалека доносило ровный гул. Он все приближался, наконец, я почувствовал, как дрожат оконные переплеты, — небо ровно, низко, грозно и страшно рокотало. Никогда в жизни не испытывал ничего похожего. Самое странное и пугающее — ни единого выстрела, сигнала, взрыва, ровная тишина и только это кипящее, угрожающее, урчащее небо.
Рокот стоял в небе всю ночь. Под утро я заснул и проснулся от сильной стрельбы, — проспал тревогу. Вскоре дали отбой».
МЫ |
Блокада моего города кончилась. Сегодня в 7.45 вечера, в темной кухне я слушала по радио приказ об освобождении Ленинграда, рядом стояла молчаливая Ксения и две ее глупые сотрудницы, глупые лепетуньи, героически и просто пережившие и выжившие.
Слушая, думала о маме, о брате, о том, что я одна, одна, что хорошо мне от присутствия Ксении, от милого и неожиданного письма от Вс. Рождественского, от того, что почувствовала в себе редкое для меня движение слитности с коллективом.
Слушая, думала о маме, о брате, о том, что я одна, одна, что хорошо мне от присутствия Ксении, от милого и неожиданного письма от Вс. Рождественского, от того, что почувствовала в себе редкое для меня движение слитности с коллективом.
С.К. Островская
переводчица, мемуаристка
Блокада кончилась. Город освобожден. Слушала приказ, думала о маме, которая не дожила, об Эдике, который где-то там, может быть, в бою, может быть, в смерти. Хотелось плакать — сдерживала себя. Радость была острой, как боль. Потому что в радости были и боль и скорбь.
Скольких нет! Скольких еще недосчитаемся!
Потом выбежали с Ксенией на улицу — слушать салют: 24 залпа из 324 орудий, установленных на Марсовом, на Дворцовой.
Скольких нет! Скольких еще недосчитаемся!
Потом выбежали с Ксенией на улицу — слушать салют: 24 залпа из 324 орудий, установленных на Марсовом, на Дворцовой.
На темных мокрых улицах стояли кучки народа. Загорелось зеленым небо, загрохотали орудия, замелькали ракеты, плохо видные из наших бесперспективных переулков.
Обозначились мрачные контуры домов — вдруг повеяло знакомым и страшным: налеты 1941 года, трупная освещенность города от светящихся бомб, от пожаров, от пламени разрывов. Так же тогда розово зеленело небо, взлетали ракеты, дрожали прожекторы, ревели взрывы и орудия — и так же четко и графически рисовались черные, черные дома, обреченные, ожидающие, беспомощные и печальные, как гигантские гробы.
Было холодновато. Знобило. Небо то вспыхивало, то погасало. На крышах маячили силуэты любопытных и догадливых зрителей. Снизу им завидовали. Залпы казались даже не очень громкими. Маленький мальчик деловито обсуждал:
— Выстрел слышно, а разрыва нет…
Люди слушали молча, с редкими восклицаниями, похожими на бред, на молитву:
— Господи, дожили… и бояться не надо… Господи!
Обозначились мрачные контуры домов — вдруг повеяло знакомым и страшным: налеты 1941 года, трупная освещенность города от светящихся бомб, от пожаров, от пламени разрывов. Так же тогда розово зеленело небо, взлетали ракеты, дрожали прожекторы, ревели взрывы и орудия — и так же четко и графически рисовались черные, черные дома, обреченные, ожидающие, беспомощные и печальные, как гигантские гробы.
Было холодновато. Знобило. Небо то вспыхивало, то погасало. На крышах маячили силуэты любопытных и догадливых зрителей. Снизу им завидовали. Залпы казались даже не очень громкими. Маленький мальчик деловито обсуждал:
— Выстрел слышно, а разрыва нет…
Люди слушали молча, с редкими восклицаниями, похожими на бред, на молитву:
— Господи, дожили… и бояться не надо… Господи!
На Марсовом и Дворцовой было шумно: кричали «ура», пели, выступали с речами. Народу было множество. Зрелище фейерверка, говорят, было прекрасно — думаю, что особенно прекрасно оно было для города, лишенного в течение двух с половиной лет привычных уличных зрелищ, празднеств и демонстраций.
В Смольном все наблюдали молча.
Думали о крови, о погибших, о страшном мосте из человеческих тел, по которому — всегда — человечество шагает к свободе… или к ее призракам.
В Смольном все наблюдали молча.
Думали о крови, о погибших, о страшном мосте из человеческих тел, по которому — всегда — человечество шагает к свободе… или к ее призракам.
Е. Л. Шварц, драматург, сценарист, мемуарист
«Однажды днем зашел я по какому то делу в длинный сводчатый подвал бомбоубежища. Пыльные лампочки, похожие на угольные, едва разгоняли темноту. И в полумраке беседовали тихо Ахматова и Данько, обе высокие, каждая по — своему внечеловеческая, Анна Андреевна — королева, Елена Яковлевна — алхимик. И возле них сидела черная кошка… Пустое бомбоубежище, день, и в креслах высокие черные женщины, а рядом черная кошка. Это единственное за время блокады не будничное ощущение».
И в ночи январской, беззвездной,
Сам дивясь небывалой судьбе,
Возвращенный из смертной бездны,
Ленинград салютует себе.
А.А. Ахматова
Сам дивясь небывалой судьбе,
Возвращенный из смертной бездны,
Ленинград салютует себе.
А.А. Ахматова
Газеты и журналы о снятии Блокады в Ленинграде
Газеты и журналы о снятии Блокады в Ленинграде на иностранных языках
Газеты и журналы после 27 января 1944, на иностранных языках
Газеты и журналы за февраль - март 1944 года на иностранных языках
(без упоминания о снятии блокады)
Книги о Ленинграде
Книги о Ленинграде, СССР и общие темы с 1939 по 1945
- Изображения к выставке
- фонды ФГБУК ВГБИЛ им. М.И. Рудомино,
- ФГБУ ПБ им. Б. Ельцина,
- ФГБУК ГПИБ,
- Library of Congress,
- BNF,
- British Library archive (web use for free)
- и других открытых источников.
При подготовке текстов выставки использованы материалы проекта «Прожито» https://corpus.prozhito.org
Книги из фондов Библиотеки иностранной литературы о блокаде Ленинграда
Книги из фондов Библиотеки иностранной литературы, изданные в Ленинграде (1941-1944) - Память о блокаде и её прорыве сохранили фотокорреспонденты и репортеры, чьи фотографии представлены на выставке
- Александр Иванович Бродский (корреспондент фотохроники ЛенТАСС);
- Борис Борисович Васютинский (фотокорреспондент ТАСС);
- Борис Васильевич Уткин (военный корреспондент Ленинградского и 2-го Прибалтийского фронтов);
- Борис Павлович Кудояров (фотокорреспондент газеты «Комсомольская правда»);
- Борис Семенович Лосин (военный фотокорреспондент ЛенТАСС);
- Василий Ильич Логинов (корреспондент войск ПВО Ленинградского фронта);
- Владимир Илларионович Капустин (специальный военный фотокорреспондент ЛенТАСС);
- Всеволод Сергеевич Тарасевич (фотокорреспондент политического управления Северо-Западного, а затем Ленинградского фронтов);
- Георгий Федорович Коновалов (фронтовой корреспондент фотохроники ЛенТАСС),
-
- Давид Михайлович Трахтенберг (фотокорреспондент газеты «Ленинградская правда»);
- Елена Феликсовна Эварт (фотокорреспондент газеты «Удар по врагу» 42-й армии);
- Израиль Маркович Анцелович (фотокорреспондент ТАСС);
- Леонид Осипович Бернштейн (фотокорреспондент ЛенТАСС);
- Марк Степанович Редькин (фотокорреспондент газеты Ленинградского военного округа и Балтийского флота «Красная звезда»);
- Михаил Анатольевич Трахман (специальный корреспондент «Совинформбюро);
- Михаил Антонович Мицкевич (сотрудничал с ленинградским отделением «Фотохроники ТАСС»);
- Николай Павлович Янов (фотограф политуправления Краснознаменного Балтийского флота).
- Рафаил Абрамович Мазелев (военный корреспондент фотохроники ЛенТАСС на фронте);
- Семён Григорьевич Нордштейн (фотокорреспондент Ленинградского фронта);
2024-2025
© Библиотека иностранной литературы
Центр междисциплинарных исследований
Контакты
Россия, Москва, Николоямская ул., 1
Библиотека иностранной литературы,
2-й этаж
МАТЕРИАЛЫ
Все материалы созданы на основе книжного и архивного фонда Библиотеки иностранной литературы и открытых интернет-источников
Библиотека иностранной литературы,
2-й этаж
МАТЕРИАЛЫ
Все материалы созданы на основе книжного и архивного фонда Библиотеки иностранной литературы и открытых интернет-источников
Режим работы
- Пн—пт: 11:00–21:00
- Сб—вс: 11:00–19:00
ЛЕТНИЙ ПЕРИОД
- Пн—сб: 11:00–19:00
- Вс: выходной
Партнерам и волонтерам
Пишите нам на почту irc@libfl.ru с пометкой «Сотрудничество» или «Волонтер» соответственно.
Создание и поддержка сайтов для талантливых и многогранных людей
| Julia_Chu - web agency
Создание и поддержка сайтов для талантливых и многогранных людей
| Julia_Chu - web agency